В октябре он приезжал на фестиваль «Неудобное кино» представлять документальный фильм о своем издании — «Новая», который снял Аскольд Куров. Мы воспользовались этой возможностью, чтобы поговорить о журналистике и нашем времени.

«Журналист — это на самом деле историк, только он работает внутри нее, а не после. К этой мысли я пришел сначала от отчаяния. Это вообще песня русских журналистов. И ваших, наверное, тоже. Старые журналисты говорят: «Вот когда-то напишем и поможем, решим какую-то проблему. Власть нас слушалась». Я прекрасно помню это время, потому что я начинал в «Крокодиле». И любая моя командировка означала, что кого-то снимут с работы или посадят. И я это ощущал как власть. Конечно, это была не моя власть. Это была власть ЦК КПСС, который управлял и «Крокодилом» и Вильнюсской колонией, и заводом, и всем. Эта власть была отраженной. И эта власть утрачена. И тогда я понял, чтобы я не написал — ничего не происходит.

И как-то шел я по коридору «Новой». И навстречу мне идет Муратов, а с ним два таких огромных шкафа, с борцовскими шеями: «Это генерал такой-то, а это генерал такой-то… (Полицейские генералы какие-то). А это Лёня Никитинский, наш обозреватель». И вдруг этот генерал бросается меня душить в объятиях, со всей своей ментовской искренностью и словами: «Ой, мне так нравится как вы пишите». И я оседаю на пол. Ведь я всегда пишу, какая ты скотина, и какой ты гад. Я понимаю, что он это читает как художественную литературу. Он понимает, что в результате ему ничего не будет. И тогда я думаю, кто же я тогда такой, для чего я все это делаю? И от этого отчаяния я пришел к этой мысли. А я — историк. Мы зафиксировали факт, а через 20 лет откроют «Новую газету» и скажут: «Так вот оно как было на самом деле!».

Леонид Никитинский — не только известный журналист, но и писатель, автор романа «Тайна совещательной комнаты», о суде присяжных.

«У меня был целый клуб присяжных. Пока в России не наступил закон об иностранных агентах. Потому что в России на это денег нет. А деньги были американские. Я ездил по регионам, искал этих бывших присяжных. На американские деньги я их собирал в Москве, Питере. Вот, был клуб присяжных, масса интереснейших людей, потому что люди, которые через это прошли, они просто по-другому начинают думать. Они по-другому начинают думать и от суде, и о государстве. Они взрослеют. Это такая экзистенциальная процедура, осудить другого человека или оправдать.

Конечно, суд присяжных не панацея. У него масса недостатков. В том числе, что он склонен оправдывать людей, которое действительно не заслуживают оправдания. Но я думаю, что в России профессиональный суд настолько обанкротился, что это крайняя мера на которую нужно идти. Это моя позиция. Для того чтобы исправить этот абсолютно бюрократизированный и подчиненный суд, несамостоятельный. Внутри него нет никакого импульса. Зачем им меняться-то? Их все устраивает. Поэтому моя мысль, давайте вернем присяжных, несмотря на издержки».

«Кстати говоря, когда я эту повесть-то издал, люди, которые ее читали, стали мне звонить-писать. Немного ее читают, потому что сейчас вообще никто ничего не читает. Но те кто читают, вдруг говорят: «Вот, наконец-то, кто-то сказал правду про нашу жизнь». Я думаю, ёлы-палы. Я-то всегда считал, что как журналист я говорю правду. Еще у меня был роман про присяжных. И когда мой сын, ему тогда было лет 20, прочел, первый вопрос его был ко мне: «Пап, а теперь скажи, что ты тут там сочинил? — Но я вообще-то здесь все сочинил». И вот удивительное ощущение правды сочиненного мира, которое оказывается как-то весомее, чем правда чисто журналистская».

В этом году в серии «Интересное время» издательства «Время» вышла его повесть «Белая карета»:

«Она сначала у меня не получилась. А потом я понял, что это про Крым. Я это понял где-то два года назад. Вдруг она написалась именно об ощущениях вот этого… то, что на самом деле центральная проблема для российской интеллигенции, эти 14 процентов пресловутые, к которым я принадлежу. Там центральный персонаж не только этот автор, от лица которого ведется повествование. Но и хирург, с которым он познакомился и который на самом деле едет на Донбасс и там погибает.

Это проблема в России огромная, потому что разделение на 86 процентов крымнашистов, которые одобрили все это, и 14 процентов, которые не одобрили. Вообще какие-то сакральные цифры. Я думаю, они очень красноречивы. И в любом обществе это соотношение примерно такое же. Неких комформистов, который всегда большинство. И так и должно было бы быть. Иначе человечество просто погибло бы. Это разделение не соответствует разделению на людей добрых и недобрых. Не совсем соответствует разделению на людей умных и неумных».